На момент присоединения территории нынешней Бурятии к Российской империи буддизм, пришедший в Прибайкалье из Монголии в XVI веке[1], уже глубоко проник в жизнь местного населения. Одним из условий «вхождения» земель бурят в состав империи было уважительное отношение российского правительства к местным верованиям.
Термин «вхождение», используемый многими исследователями и политиками для описания процесса присоединения Сибири, вызывал вопросы с самого начала. Доктор исторических наук Владимир Хамутаев в своей книге подробно описывает продолжавшееся почти сто лет сражение бурятских за независимость, которое закончилось насильственным присоединением. «О добровольном выборе „вхождения бурят в Российское государство“, политике „пряника“ или „ласки“ в отношении бурят не было и не могло быть и речи в том кровавом и трагическом для бурят XVII веке», — пишет исследователь[2]. Процесс сопровождался вымогательством, насилием и убийствами бурят царскими атаманами, наместниками и рядовыми казаками, посланными в Сибирь с целью завоевания, и освоения присоединенных земель.
Как пишет исследователь Элбек-Доржи Ринчино, Сибирь не присоединили, а завоевали — «огнем и мечом»[3]. Отношение казаков и первых поселенцев к коренным жителям Сибири во многом походило на отношение европейских колонизаторов к народам Северной Америки или Африки. «Язычники», «дикари», «темный люд», «отсталые народы» — сибирские земли представляли не только экономический, но и демографический интерес, но для начала нужно было «культивировать» местное население и сделать «аборигенов» «русскими»[4].
Русификация бурят и автокефалия
В 1689 году буряты заключили договор с российской властью: частью документа стала договоренность о том, что бурят не будут насильно крестить и ограничивать в свободе вероисповедания[5]. Тем не менее правительство стремилось минимизировать международные религиозные контакты, опасаясь сепаратистских настроений. Долгое время буддизм занимал маргинальную позицию в иерархии конфессий, распространенных на территории Российской империи. Однако когда метрополия поняла, что он может стать выгодным инструментом внешней политики в отношениях с Китаем и другими странами, где буддизм играл важную роль, то немедленно признала его одной из «официальных» религий. В 1741 году с подписанием указа Елизаветы I о «ламайской вере»[6] буддизм стал и начал активно развиваться.
Параллельно продолжались процессы насильственной русификации коренного населения Сибири, в том числе его христианизация. Ее целью было создание единой идентичности: бурят с принятием православной веры становился «русским». Православие выступало не только аспектом идентичности, но и «орудием государственности»[7]. Так, крещение стало обязательным условием вступления бурят в имперскую армию. Монгольский исследователь Цонгоол Б. Нацагдорж приводит историю молодого человека, сбежавшего из России в Маньчжурию во второй половине XVII века, чтобы избежать мобилизации:
«Мое имя Жамцо. Родом из российских хори-бурят <…> В позапрошлом году, когда иркутский губернатор набрал из бурятской молодежи парней в солдаты, [наш] бурятский человек по имени Унагачи послал меня вместо своего сына. Мы — парни количеством сто двадцать человек — были доставлены к берегу озера Байкал под конвоем. Когда мы находились там, прибыл русский архиерей и, отрезав у нас, назначенных в солдаты, косы, окунул в озеро Байкал. Нам нацепили на шею железо под названием крест, и мы стали ждать отправки в Иркутск. Я с давних пор получил посвящение божеств Абида и Аюши, честно верил в учение Будды и не захотел следовать неправильному учению русских и становиться солдатом. Поэтому, сбежав оттуда, я пришел к моему учителю <…> Он, посоветовавшись со своим дядей, бурятским чиновником тайшей Эринцеем, сказал мне: „Ты не можешь остаться в земле российских бурят. Не твори зла и лжи по дороге. Только если обратишься в сторону великого государства, земли божеств, сможешь уберечь свою жизнь“ <…> Я пришел в эту землю божества только для того, чтобы не следовать неправильным взглядам русских и не стать солдатом. Никаких других преступлений я не совершал»[8].
С приходом поселенцев из западной части Российской империи, отправленных «осваивать» завоеванные территории, жизнь бурят претерпела колоссальные изменения. Кроме и службы в российской армии, коренным народам пришлось полностью изменить свой быт и встроиться в насаждаемые царским правительством политические структуры. «Национальное самоуправление и суд бурят в последующем были постепенно и неотвратимо ограничены и уничтожены, значительная часть их земель (до 2/3) отобрана и передана новым „поселенцам“, оставшаяся земля передана из племенного и родового владения в индивидуальное — для ускорения обнищания и закабаления», — пишет Хамутаев[9].
Поначалу новоприбывшие начальники не нарушали условий присоединения, но вскоре совершили первые попытки помешать росту популярности буддизма, ставшего для бурят фактором консолидации.
В XIX веке буддизм проник в соседние регионы. Укрепился авторитет института , появилась четкая структура с центром в Гусиноозерском дацане и законы, регулирующие деятельность духовенства. На территории Российской империи к 1852 году насчитывалось около 125 тысяч человек, считающих себя буддистами[10].
Многие исследователи отмечают[11], что положение буддийской церкви, находившейся в России под контролем Департамента духовных дел иностранных исповеданий, всегда зависело от милости и личного отношения монарха. В течение двухсот лет, с присоединения к империи и до Октябрьской революции 1917 года, метрополия относилась к буддизму двойственно: противодействие сменялось поддержкой, и наоборот.
Буддизм vs коммунизм
Годы Временного правительства и раннесоветский период стали «золотым веком» буддизма в РСФСР. В первую очередь благодаря деятельности бурятского ламы, ученого, дипломата и просветителя Агвана Доржиева. До 1930-х годов дацаны оставались главными центрами интеллектуальной жизни региона, а среди российской интеллигенции буддизм все больше набирал популярность — в Петербурге даже построили первый дацан.
Перелом наступил в 1929 году: атеистическая пропаганда сменилась репрессиями. Период с 1932 по 1937 год известен как «атеистическая пятилетка». Ее цель — полное искоренение религии из жизни советских граждан. Власть конфисковывала имущество церквей, закрывала духовные семинарии и школы. Апогеем 1930-х годов стали массовые репрессии против представителей духовенства. Молодой лама Радна так вспоминает рассказы старших, услышанные подростком:
«Репрессиям подверглись от 10 до 12 тысяч лам: их отправили в сталинские лагеря, вернулись единицы. К 1937 году уже не было ни одного функционирующего дацана. Пострадали и мои родственники, среди которых были ламы. Дед рассказывал, что первого арестовали в 1927 году, он так и не вернулся, второго брата, тоже ламу, забрали в 1930 году <…> в районе Хоринска[12] есть гора, где расстреливали по несколько сотен лам [в день]. Старики рассказывали, что по степям летали страницы из буддийских книг <…> Мой двоюродный дедушка вернулся из ГУЛАГа, где провел 10 лет, с испорченным зрением и хроническими болезнями. Вплоть до распада СССР он подвергался гонениям со стороны коммунистической партии: они постоянно контролировали, чем он занимается, не ведет ли религиозную агитацию»[13].
Очередной поворот в отношениях буддизма и советской власти наступил во время Второй мировой войны. Тогда правительство быстро осознало, какую роль играла религия в поднятии боевого духа. Репрессии частично утихли, Сталин даже дал разрешение на строительство Иволгинского дацана в болотистой местности недалеко от Улан-Удэ, сейчас это один из главных религиозных центров для буддистов всей России. Однако на деле религиозные деятели все так же оставались на карандаше у спецслужб, а верующие по-прежнему боялись ходить в дацаны. Свобода вероисповедания была лишь иллюзией, которую умело создавала советская власть.
«В 70-е годы должность настоятеля Иволгинского дацана занимал Жамбал-Доржи-лама, очень прямой и смелый человек. Однажды он собрал вещи и отправился в исполком. Ламы отговаривали его, ведь это было очень опасно, но он не боялся. Жамбал-Доржи сказал, что готов идти туда ради веры. Хотя дацан и функционировал, КГБ держал его под постоянным контролем, и на учете стояли все, кто приезжал в дацан. Впоследствии они подвергались репрессиям, у людей возникали проблемы на работе. И народ боялся приходить в храм — дацан опустел. Тогда Жамбал-Доржи-лама приехал в исполком и потребовал закрыть дацан. Об этом не могло быть и речи — храм был нужен не только верующим, но и власти, чтобы создавать видимость свободы вероисповедания в СССР. На вопрос чиновников о том, почему дацан должен быть закрыт, Жамбал-Доржи ответил, что храм существует, чтобы люди ходили туда и молились. А если туда никто не ходит, зачем он нужен? После этого контроль немного ослабили, а прихожане вернулись в храм»[14].
С нами Будда
Церковная иерархия, сформировавшаяся в СССР, стала главной мобилизационной силой после распада Союза. Преемницей стала Буддийская традиционная Сангха России (БТСР). В 1995 году ее главой и стал Дамба Аюшеев, занимающий этот пост и сегодня. Его методы управления вызывают вопросы: с самого начала он старался монополизировать духовную жизнь бурят под эгидой БТСР, чем вызвал недовольство со стороны других представитель:ниц буддийского духовенства.
К тому же Аюшеев — один из главных медийных «патриотов», одобряющих войну в Украине. Почему Аюшеев может позволить себе открыто одобрять то, что в корне противоречит буддийским заповедям? Возможно, дело в том, что сегодня многие житель:ницы Бурятии все чаще воспринимают[15] буддизм как набор ритуалов и вспоминают о нем лишь в моменты жизненных трудностей. Поверхностное знание учения позволяет правительству республики, БТСР и лично Аюшееву умело манипулировать людьми, наполняя буддизм сомнительными смыслами. Об этой опасности лама Радна предупреждал еще восемь лет назад:
«Чаще всего же нужны кто — лама-лекарь или лама-зурхай|tooltip:лама-зурхай[16]. Люди идут к нам не для того, чтобы изменить себя или познать Учение. Они относятся к религии как к сфере услуг. У человека, не обладающего нужными знаниями, вера превращается в суеверие»[17].
В февральском выступлении в поддержку полномасштабного вторжения России на территорию Украины Пандито Хамбо-лама произнес фразу: «С нами — Будда». В ней угадывается лозунг «Мы русские, с нами Бог», часто мелькавший на имперских флагах в руках участников русских маршей. В коллективном сознании «российских нерусских» давно ставшие мемом слова оставили глубокую рану, они — предупреждение о возможной опасности. Их буддийская вариация, произнесенная Аюшеевым, — продолжение долгой имперской традиции использования религии в интересах идеологии.
Создание «русской» идентичности жителей Бурятии происходит уже не через миссионерство и русификацию, а через уравнивание нетитульных этносов с «государствообразующей нацией» и вписывание их в картину пресловутого «русского мира». Этот мир готов мириться с присутствием нерусских, если последние будут ценой своих жизней защищать «русские» традиционные ценности, «русское» наследие и «русскую» свободу. Вот только «цена» этих жизней составляет втрое меньше по сравнению с жизнями населения западной части России.